— Это очень умно, — сказала Елена.

Красс кивнул ей. Он интересовался женщинами, но не был заинтересован в них; в любом случае, это было мнение Елены. — Что касается нашей собственной армии, — продолжал Красс, — ее слабость и силу можно подытожить одним словом — дисциплина. У нас самая дисциплинированная армия в мире — возможно единственная дисциплинированная армия. В хорошем легионе солдаты тренируются пять часов в день, семь дней в неделю. Учения предусматривают серию непредвиденных обстоятельств, но не могут предусмотреть все. Дисциплина в какой-то степени механистична, и когда наступают новые непредвиденные обстоятельства, дисциплина соответствует этому испытанию. Кроме того, у нас отличная армия для нападения; все ее преимущество — нападение, и ее оружие — оружие нападения. Вот почему легион строит укрепленный лагерь, когда он останавливается на ночь. Ахиллесова пята легиона — ночная атака. Первая тактика Римского оружия — это наш собственный выбор времени и места для битвы. Но эту роскошь Спартак нам редко разрешал. И Публий, когда он повел Третий Легион на юг, нарушил все эти чрезвычайно простые положения. Понятно. У него не было ничего, кроме презрения к Спартаку.

Теперь две дочери Антония Гая присоединились к вечеринке на террасе. Они прибежали, покрасневшие от смеха, азартно играли, и нашли убежище в объятиях Юлии настолько вовремя, чтобы услышать последние слова Красса.

— Вы знали Спартака? — спросила старшая. — Вы видели его?

— Я его никогда не видел, — улыбнулся Красс. — Но я его уважал, моя дорогая.

Гракх с серьезным видом очищал яблоко и наблюдал Красса сквозь прищуренные глаза. Он не любил Красса, и подумал, что никогда не встречался с военным, к которому он бы чувствовал какую-то теплоту или привязанность. Он поднял кожуру яблока одной длинной ленточкой, и девочки захлопали в ладоши от восторга. Oни потянулись за ним, но он настоял, чтобы они сначала загадали желание. — Затем оберните ваше желание кожурой. Яблоко содержит все.

— И случайного червя, — заметила Юлия. — Это была история о Варинии, Красс.

— Мы встретимся с ней сейчас, я просто предлагаю предысторию. Спартак был в то время в районе Везувия. И Публий, будучи дураком, разделил свои войска на три части, в каждой из которых было несколько больше двух тысяч человек, и начал зачищать эту сложную местность — на глазах у Спартака. В трех отдельных сражениях Спартак стер его армию с лица земли. Он поступал одинаково всякий раз, ловил их в узком ущелье, где манипулы не могли развернуться и уничтожал их. Однако в одном случае, полной когорте кавалерии и лучшей части когорты пехоты удалось вырваться и пробить себе путь, пехотинцы схватились за лошадиные хвосты, и лошади, вынесли их из этого ада. Если вы понимаете как сражались рабы, вы знаете, что они не позволяют чему-то подобному отвлечь их. Они концентрируются на том, что под рукой. Это то, что они сделали, и восемь или девять сотен пехотинцев и кавалеристов отступили к лесу, заблудились и появились в лагере рабов, где были женщины и дети. Я говорю — лагерь, но это была большая деревня. Вокруг него был ров, грязная стена и частокол. Должно быть, со Спартаком было много легионеров-дезертиров, потому что все было построено так, как мы располагаем в лагере, а хижины внутри были расположены, как на обычных улицах. Хорошо, ворота были открыты, и на улице было много детей, а несколько женщин присматривают за ними. Вы должны понимать, что когда солдаты были разбиты и бежали, большая часть их дисциплины исчезла. Я также не сужу тех, кто убивает рабов, будь то ребенок, женщина или мужчина. У нас достаточно оснований, ненавидеть грязь, и эти солдаты были полны ненависти. Oни бросились туда, и кавалеристы перекололи детей копьями так, как вы нанизываете на копье кроликов. В первой спешке они убили нескольких женщин, но другие женщины отбивались, а затем женщины деревни хлынули из ворот, вооруженные ножами, мечами и копьями. Я не знаю, о чем думали солдаты — едва ли о чем, кроме ненависти и мести. Они бы, я полагаю убили некоторых женщин, и изнасиловали других. Вы помните, какие скверные умонастроения были тогда по всей стране о рабах. До Спартака, если человек убил одну из своих собственных рабынь, он не смел выйти на улицу и поднять голову. Его действия считались более или менее унизительными, и если было возможно доказать, что его поступок беспричинен, он мог быть крупно оштрафован. Этот закон был изменен три года назад, не так ли, Гракх?

— Это так, — пробормотал без удовольствия Гракх. — Но продолжай свою историю. Она же о Варинии.

— Да? — Красс, похоже, на мгновение забыл. Юлия смотрела мимо него на лужайку. — Теперь бегите, — сказала она своим детям. — Бегите и играйте.

— Ты хочешь сказать, женщины сражались с солдатами? — Клавдия хотела знать.

— Вот в чем дело, — кивнул Красс. — Там, у ворот была ужасная битва. Да, женщины сражались с солдатами. И солдаты обезумели и забыли, что они сражаются с женщинами. Битва продолжалась почти час, я полагаю. Рассказываю, женщин возглавлял этот дикий берсерк со светлыми волосами, которая должно быть была Варинией. Она была везде. Ее одежда была сорвана, и она сражалась голой с копьем. Она была воплощенная ярость.

— Я ничему не верю, — перебил Гракх.

— Не нужно верить, если ты не хочешь, — Красс кивнул, понимая, что его история потерпела неудачу. — Я только рассказал об этом Юлии.

— Почему мне? — требовательно спросила Юлия.

Внимательно глядя на него, Елена сказала:

— Пожалуйста, закончи рассказ. Правда это или нет. У нее есть конец, не так ли?

— Общий конец. Все битвы имеют по существу один и тот же конец. Вы выигрываете их или вы проигрываете их. Мы проиграли. Некоторые рабы вернулись, и зажатые между ними и женщинами, только горстка конницы уцелела. Они доложили.

— Но Варинию не убили?

— Если это была Вариния, ее, конечно, не убили. Она снова появляется и еще раз.

— А теперь она жива? — спросила Клавдия.

— Жива ли она сейчас? — переспросил Красс. — Это не имеет значения, не так ли?

Гракх поднялся, перебросил свою тогу через плечо характерным жестом, и удалился. Ненадолго воцарилась тишина, и тогда Цицерон спросил:

— Что это со стариком?

— Одному Богу известно.

— Почему ты говоришь, что неважно, жива ли сейчас Вариния? — хотела бы знать Елена.

— Дело закончилось, не так ли? — сказал Красс напрямик. — Спартак мертв. Вариния — рабыня. Рынок в Риме переполнен ими. Вариния и десять тысяч других. Его голос внезапно исполнился гнева…

Антоний Гай извинился и пошел за Гракхом. Его беспокоило, что двое таких людей, как Гракх и Красс, объединившиеся, из-за политических интересов, не должны были так ссориться. Он никогда не видел, чтобы Гракх вел себя таким образом. Может быть, Юлия, подумал он? Нет, не со старым Гракхом, не с жирным, закоренелым холостяком, старым Гракхом. Гракха было много, но Антоний Гай всегда считал его не иначе, как каплуном в вопросах секса. И почему Красс, который мог бы иметь любую женщину в Риме, свободную или рабыню, заботиться о бедной, жалкой Юлии? Бог знает, если кто-то из них хотел Юлию, он благословляет ее, и ее постель и постельное белье вместе с ней в придачу! Ничто не могло бы сделать его счастливее.

Он обнаружил Гракха, угрюмо сидящего в музыкальной комнате. Он подошел к своему старому другу и мягко толкнул его. — Все хорошо, старик, все в порядке? — Когда-нибудь, — сказал Гракх, — мир окажется слишком мал для Красса и меня.

Спартак<br />(Роман) - i_007.jpg

ЧАСТЬ ШЕСТАЯ

Которая рассказывает о поездке в Капую компании с Вилла Салария, о некоторых деталях этого прекрасного города, а также о том, как путешественники стали свидетелями распятия последнего из гладиаторов

I

В тот же день Цицерон и Гракх попрощались и продолжили поездку в Рим. Красс и компания молодого Гая, поддавшись уговорам Антония, остался на другой день на Вилла Салария, согласившись, уехать рано утром и таким образом получить удовольствие от дневного путешествия по дороге. Красс уже предложил Гаю путешествовать вместе, Елена и Клавдия были довольны при мысли находиться в компании знаменитого генерала.